"Херувимы, исполненые очей"

статья искусствоведа Оксаны Ламоновой в "Киевских Ведомостях" от 29.11.2007

Оксана ЛАМОНОВА искусствовед (специально для «ВЕДОМОСТЕЙ»)

Херувимы, исполненные очей

«Мое кредо в искусстве — детство», — писал Анри Ален-Фурнье, автор романа «Большой Мольн». Киевская художница Оксана Шапкарина могла бы поставить эти слова эпиграфом к своему творчеству, хотя обычно находит их у себя же — в эссе, стихах и сказках.

Впрочем, попробуем сперва внести в дело некоторую ясность. На первый взгляд, все представляется простым и радостным: «Когда-то в детстве мы жили на радуге... С годами будничность жизни приглушает краски... Давайте на чуть-чуть остановимся и посмотрим вокруг... В каждом взрослом живет ребенок» — и т. д.

Однако сознательная, чтобы не сказать прагматичная инфантильность — вещь не только малоприятная (в первую очередь для окружающих), но и крайне опасная, потому что в основе ее — фальшь и ложь, а может быть (так сказать, в лучшем случае, хотя это «в лучшем» здесь и малоуместно), — боль, страстное и безнадежное желание что-то исправить, потому что все вокруг — не так, и от этого страшно. При таких крайностях происходит уже не взгляд назад — благодарный, светлый и грустный (и с течением времени все больше и больше вдаль, почти за горизонт), а безвозвратное бегство и самозамуровывание, не обретение в памяти о детстве неожиданной помощи (во «взрослой», как бы там ни было, жизни — и для взрослой жизни), а полная катастрофа. Иногда кажется, что с возрастом (для 30-, 40-, 50-летних) риск как раз такого (в высшей степени грустного) развития событий увеличивается. Тогда Алену-Фурнье в известном смысле было проще — он погиб в 27 лет.

Все вышесказанное — нечто вроде подводных камней для тех, чье кредо — детство. Камни эти нужно и можно обойти, да еще и желательно своим собственным путем (иначе получатся плагиат и скука). Именно так и действует Оксана Шапкарина.

Ее собственный путь проходит через бестиарий, ибо, как кажется, всем возможным занятиям художника Оксана предпочитает сотворение и называние животных. Правда, если углубиться в эту тему по-серьезному и сделать статистические расчеты, то выяснится, что совсем уж «неведомых зверей» у Оксаны Шапкариной не так и много: «исполненные очей» коты-херувимы (и им на радость и в усладу — «исполненные очей» птички), летающие коты рыжеполосатой масти, «Синий кот мартовский» масти совершенно удивительной (о котах, впрочем, будет особый разговор), а еще — облаченные кто в шерсть, кто в перья создания, которые именуются (соответственно) просто звери (вернее, «зверы») или птички. Как раз какие-то «зверы» моргают из зарослей круглыми глазками в сделанном для Оксаны Шапкариной интернет-клипе (по одной из ее сказок). А так — есть слоны, жирафы, львы, бегемоты, волки (точнее, волчки — те самые, которые, якобы, кусают непослушных детей за бочки, хотя в действительности вряд ли способны на такое злодейство), лисы, лошадки, овечки, белки, мышки, лягушки, золотые рыбки, всевозможные птицы и, разумеется, в преогромном количестве — коты! Но о котах, напомним, будет особый разговор.
«Путь бестиария» — основной, однако вокруг него «натоптаны» и две весьма основательные дорожки или, вернее, целые лабиринты дорожек, по которым разбегаются другие любимые герои художницы — дети, ангелы, а еще — влюбленные и ждущие любви, как «Невеста» или героини «Прикосновения» и «Сновидения».

Сказковеды разделяют сказки бытовые и сказки волшебные (и еще — сказки про животных). Для «живописных сказок» Оксаны Шапкариной такого разделения не существует — «Я живу на радуге» или «Манная каша» «происходят» рядом (совсем рядом) с «Тесно слонику в маленьком городе» и «Двумя баранками для слона», «Моим островом» и «Большой удачей» — историями, так сказать, полусказочными, которые, несмотря на свою необычайность и удивительность, «вполне могут быть» (как в рассказе Куприна!) Кстати сказать, животные — их нередкие и немаловажные (чтобы не сказать важнейшие) участники.

Однако у киевской художницы есть и картины, сказочность которых иного толка. Их чудесность несомненна, но она тоньше и глубже — в них, если можно так выразиться, внешний блеск неожиданных ситуаций и удивительных приключений как бы приглушается, зато отчетливее проступает свет внутренний, таинственный и тихий. Таковы «Белки», с их безмолвием, глубокой осенью, огромными мокрыми стволами, сырым туманом, трогательной героиней и общим настроением простого и доброго волшебства.

И, наконец, — коты!
Их количество и разнообразие невольно наводят на мысль о том, что Оксана Шапкарина принадлежит к страстным и тонким ценителям существ, которые предпочитают гулять сами по себе. В самом деле — «Кот-херувим» и «Синий кот мартовский», кот рыже-полосатый летающий («Я лечу») и кот, рыже-полосатость которого изысканно оттеняется зеленополосатостью арбузов («Полосатые»), серый кот-охотник («Выжидание») и «Белая киса», чеширский кот Алисы, котенок героини, которая живет на радуге, и, наконец, кот (если будет дозволено так его назвать) из «Ангела и кота». Кстати сказать, эти два последних — тоже рыжие.
Честно говоря, после такого «прайда» в мастерской художницы ожидаешь увидеть по крайней мере десяток хвостатых и усатых моделей. Но их нет. Нет, потому что знакомство с будущими героями картин у Оксаны происходит иначе — мимолетная, но незабываемая встреча завершается «фото на память». У художницы есть, например, целая серия «крымских котов», привезенная из последнего путешествия наравне с камешками, впечатлениями, воспоминаниями и другими сокровищами. Именно из этой серии — «Полосатый» хранитель арбузов, который на самом деле, правда, не рыж, а сер.

Впрочем, «Когда-то в детстве... для счастья было достаточно простых вещей: чтобы родители разрешили нам завести котенка» (Оксана Шапкарина). Да полно — только ли в детстве?!